Дважды герой советского союза летчик-космонавт георгий гречко: «в космосе у нас было все: и алкоголь, и женщины… »
Дважды Герой Советского Союза, доктор физико-математических наук, лауреат Государственной премии Украины Георгий Гречко в Одессе — не редкий гость.
— Для меня Одесса — особый город, — признается летчик-космонавт. — Здесь жил и делал первые «космические» шаги Сергей Королев, под руководством которого мне посчастливилось работать, у него я многому научился и с гордостью считаю себя «королевцем». В Одессе творил и создатель ракетной техники Валентин Глушко, родились космонавты Георгий Добровольский и Георгий Шонин. Поэтому я, планируя создать здесь музей космонавтики (возможно, прямо на пересечении улицы Королева и проспекта Глушко), с удовольствием принял приглашение одесского мэра и приехал.
«Папа у меня — украинец, мама — белоруска, а я — русский»
— Мой отец, Михаил Федорович, родом из Украины — из Черниговской области, а мама, Александра Яковлевна — из Белоруссии, — говорит Георгий Гречко. — Поэтому, когда интересуются, кто я по национальности, отвечаю: русский! (Смеется. )
— Что побудило вас пойти в космонавты?
— Я с детства любил фантастику, начитавшись которой поступил в Ленинградский военно-механический институт на факультет реактивного вооружения. Хотел стать ракетостроителем, а не космонавтом. Потом попал на работу в конструкторское бюро, возглавляемое Сергеем Королевым. Мне, конечно, повезло: видел, как все начиналось. Тогда слово «космодром» никто не говорил, это место называлось «полигон». Жили мы в бараках — наполовину врытых в землю. Не нравится в землянке — живи в вагоне, который стоит на путях под палящим солнцем. Питались даже не «осетриной второй свежести», а мясом «третьей свежести» из солдатских пайков. Работали день и ночь, практически «на колене». Логарифмических линеек не хватало, калькулятор «Феликс» — один на весь полигон…
Однажды Королев сказал, что в экипаже созданного тогда трехместного космического корабля должен быть инженер. Нас отправили на медкомиссию, чтобы определить кандидатов в космонавты. Признаюсь, до того момента я считал, что не гожусь для этой профессии. У меня то голова болела, то зубы, то живот — сказывалось трудное военное детство. Был уверен, что космонавт — это сверхчеловек. Однако медкомиссия меня не забраковала, как сотню других претендентов, и я стал космонавтом.
— Вы работали на Байконуре?
— Нет, в Тюра-Тао. Это место, откуда более полувека стартуют наши ракеты. Байконур придумали, чтобы сбить с толку американскую разведку. Есть в Казахстане город Байконур, но он в нескольких сотнях километров от космодрома. Ведь не секрет, что американцы тщательно следили за нами, а мы — за ними. Был даже такой казус. Приехали мы запускать первый спутник, по плану это должно было произойти 6 октября 1957 года. И вдруг узнаем, что 5 октября на конференции в Испании американцы будут выступать с докладом «Спутник над планетой». И, не исключено, осуществят запуск спутника! И мы перенесли запуск с 6-го на 4 октября! Это было непросто, но мы все сделали, лишь бы не оказаться вторыми.
Помню, после этого события Королев пригласил нас в пункт связи. «Поздравляю вас! И теперь можете выпить… — он выдержал паузу и добавил: — чаю!» Тогда ведь на полигоне был сухой закон. Причем даже в городе не только крепкого спиртного, но и пива не было. «А у меня есть бутылка вина», — объявил я. Сергей Павлович посмотрел грозно и приказал: «Бутылку сдать коменданту!» «Бутылку сдам!» — пообещал я.
— «Игра наперегонки» велась с американцами постоянно?
— Конечно. Например, первый в мире выход космонавтов в открытый космос планировался на правительственном уровне. Он должен был состояться к 60-летию Октябрьской революции. Однако первая попытка выйти в космос, произвести стыковку корабля и орбитального комплекса не увенчалась успехом. Тогда Леонид Брежнев вызвал высоких начальников, ответственных за полеты, и предупредил: «Еще один такой финт — сделаем оргвыводы. Пусть летят Романенко с Гречко… »
Десятого декабря 1977 года отправился в полет наш корабль «Союз-26». Когда я вышел в открытый космос и проработал там час двадцать восемь минут, неожиданно командир корабля Юрий Романенко тоже решился покинуть кабину. Я сказал: «Только поторопись. У нас немного времени». Это было моей ошибкой. Там нельзя торопиться. Юрий уже оттолкнулся и начинал выходить в открытый космос, и тут я вижу, что он не закрепился! В последний момент успел его схватить: «Ты куда?!» Что потом было на комиссии, когда мы рассказали об этом инциденте!..
А вот лунную гонку мы американцам проиграли…
— Почему? Ходили слухи, что американцы на Луне вообще не были…
— Сначала наша подготовка к полету на Луну шла быстрее, но потом резко затормозилась, в основном из-за отставания в электронике. Мы шутили, что наши микрокалькуляторы самые… большие в мире. То, что американцы были на Луне, мы знаем совершенно точно.
А вообще у нас существовала строгая система секретности. Были специальные степени: «Секретно», «Совершено секретно», «ССОВ», то есть «Совершено секретно — особая важность» и «ССОП» — «Особая папка». Я всегда шутил, что «ССОВ» означает: «Прочитав, уничтожить», а «ССОП»: «Уничтожить не читая». (Смеется. ) Кстати, вспомнилось, как работала наша система секретности в первые годы косми-
ческих запусков. Я рассчиты вал, куда упадут отработавшие ступени ракет. В указанные места ехали офицеры, чтобы эвакуировать оттуда людей. Приезжали и обнаруживали собравшихся со всей области пастухов с юртами, отарами овец и стадами верблюдов. Потому что им, чтобы они оттуда убрались, государство платило. Вот вам и вся секретность…
«Взглянул в иллюминатор и увидел, что нас преследуют… «летающие тарелки»
— Говорят, вы на борт космической станции алкоголь проносили….
— В 70-е годы минувшего столетия я впервые оказался за границей, в Болгарии. Там же первый раз увидел баночное пиво. Решил отправить его ребятам на станцию. Немножко контрабандным способом мы переправили это пиво в космос. Правда, выпить его они так и не смогли: напиток расплескался по кораблю. Еще был момент. Перед Новым годом на борт пришла посылка с Земли, на упаковке надпись: «кофе». Открыли, а там — немного коньяка. Граммов 70 мы вчетвером выпили.
— Вы явно скромничаете. О достижениях в алкогольной кампании экипажа орбитального комплекса «Союз-26» — «Салют-6» — «Союз-27» наслышаны многие…
— Если так… Наш с Юрой Романенко полет длился 96 суток — с 10 декабря 1977 года по 16 марта 1978-го, мы побили тогдашний американский рекорд. Напряг на орбите был сумасшедший, а спиртного с собой — ни-ни…
Как-то доставали очередной костюм для физкультуры, и из него выплыла фляжка — послание от наших дублеров. Открыли, понюхали — коньяк, целых полтора литра! Сразу поделили на дни, вышло по 7,5 грамма каждому в день. Юра возмутился: «Издевательство!» Решили употреблять перед сном, после работы. Так и поступали: перед «упаковкой» в спальный мешок выпивали свои «боевые» граммы. Но как: кругом невесомость? Брали в рот горлышко фляги, сжимали сосуд (к счастью, он был мягким) и под музыку делали глоток.
Следующим этапом снятия стресса был выбор дамы дня. Из карточной колоды со снимками женщин выбирали одну — она-то и наблюдала за нами весь следующий день. Мы только и думали о том, чтобы при очередном сеансе телесвязи с Землей этот «портрет» не попал в кадр. Так что на борту у нас было все: и алкоголь, и женщины (улыбается).
Еще коньяк спас меня от сильной простуды: разгоряченный после физзарядки, угодил под один из многочисленных вентиляторов. Прополоскал горло коньяком — все вирусы испарились. Был у нас и «фирменный» стоматологический рецепт. В невесомости десны становятся рыхлыми, чистишь зубы — боль жуткая, словно обдает огнем. В коньяке имеются дубильные вещества, прополоскали — сразу же облегчение. Разве что выплевывать некуда, приходилось глотать. Спас этот напиток и от «обморожения» ног. Я выходил в космос в скафандре, снабженном системой сильного охлаждения. К концу работы просто не чувствовал ног. А возвращаясь на станцию, первым делом ощупывал их руками — проверял, на месте ли. Ноги были на месте, но ледяные. Тогда я выпил десятисуточную(!) норму коньяка — 75 граммов, утром проснулся — все в порядке. Однако убедить медиков в пользе подобных экспериментов, по возвращении на Землю, нам не удалось.
— Вы верующий человек?
— Мое отношение к вере, к Богу менялось несколько раз в течение жизни. Я родился в семье атеистов, потом бабушки в тайне от родителей меня окрестили. Во время войны десятилетним мальчиком я верил, как и все, в Бога. Сейчас верю в высшую силу, в судьбу и в ангела-хранителя.
— Не доводилось в космосе встречаться с НЛО?
— Все с этого и началось: я увидел в иллюминатор, что нас преследуют… «летающие тарелки». Причем они идут четким строем, и иногда на них заметны красные отблески. Я сказал Юрию Романенко: «Смотри, летят!» Он улыбнулся и ответил, что это просто пылинки, которые отделились от обшивки станции. Поскольку в космосе невозможно определить расстояние, то нам кажется, что объекты находятся далеко, на самом же деле пылинки у иллюминатора.
Когда к нам в гости прилетели другие космонавты, у меня появилась идея их разыграть. Я постучал пальцем по иллюминатору, и отлетело восемь пылинок. Это было перед восходом Солнца: небо краснеет, и потому на «тарелках» появились красные отблески. Подозвал новичков и показал им «НЛО», заметив, что сейчас они не опасные — преследуют нас, но не атакуют… Обычно я сразу же рассказываю о розыгрыше, но тогда это не входило в мои планы. Вернувшись на Землю, ребята рассказали друзьям по секрету о «летающих тарелочках». Через час их вызывает руководство: «Видели НЛО?» Они подтверждают, что видели. Вскоре их вызывает Генеральный конструктор, и они повторяют свой рассказ. Потом им пришлось побывать и в министерстве, и даже в ЦК КПСС! Так что розыгрыш получился отменный!
— Значит, в «тарелочки» веры нет?
— Я не верю, что вокруг Земли крутятся «летающие тарелки» с инопланетянами. Если говорить всерьез, считаю, что они могли гостить у нас. Есть научные и исторические работы, в которых говорится, что пришельцы навещают Землю раз в 3 тысячи 600 лет. С этим я согласен. Следовательно у наших современников будет возможность встретиться с инопланетянами 24 декабря 2013 года, когда пройдет ровно 3 тысячи 600 лет после последнего их посещения. Именно этим днем кончается календарь индейцев майя — очень точный, хотя сам народ, якобы его создавший, был довольно примитивным. Скорее всего, календарь им дали пришельцы! Он заканчивается, значит, инопланетяне прилетят снова и продолжат его. Либо устроят нам потоп, как это уже было с предыдущими цивилизациями, которые не хотели содержать Землю в должном порядке. C инопланетянами, как и с Богом: доказать существование нельзя, надо просто верить или не верить. Я верю — так интересней жить (смеется).
— Бытовал анекдот: когда Гагарин слетал в космос, одна старушка спросила его: «Сынок, ты Бога видел?» — «Нет, не видел». — «Конечно! Если ты его на Земле не встречал, откуда ему взяться в космосе?»
— Припоминаю, но… Гагарина спросила не старушка, а Хрущев. Вполне серьезно: он отвел Юру на приеме в Кремле в сторонку и спросил: «Бога видел?» — «Конечно, видел». Хрущев говорит: «Я так и знал. Но ты об этом никому больше не говори». Потом Гагарин был на аудиенции у Папы Римского, и тот задал Юре тот же вопрос. Гагарин ответил: «Да какой там Бог! Никого я не видел!» И Папа сказал: «Я так и знал. Но ты об этом никому больше не говори»…
— Верно ли, что перед стартом вы разговаривали с Юрием Гагариным?
— Нет, я видел его издалека. Часто мы с ним говорили, когда его назначили ответственным за подготовку космонавтов. Кстати, Гагарин очень хотел снова полететь в космос и готовился к этому. Но «наверху» было принято решение, запрещающее ему летать. Он стал символом. Кроме того, в космосе надо не летать, а работать. Если Гагарин сказал перед стартом: «Поехали!», то я сказал: «Поехали на работу!» Я всегда старался работать хорошо. Верю в судьбу. Часто попадал в ситуации, при которых должен был погибнуть, но каждый раз что-то меня спасало. И я пришел к выводу, что у меня есть ангел-хранитель, есть предначертанный путь. Когда я по глупости, наивности или горячности отхожу от этого пути, ангел-хранитель меня наказывает и возвращает опять на эту землю.
— Например?
— При своей любви к скорости я трижды падал, катаясь на мотоцикле, при любви к плаванию пять раз тонул. (В космонавтику мой собеседник пришел, будучи кандидатом в мастера по автоспорту, имел первый разряд по парашютному, третий — по самолетному спорту, второй разряд по стрельбе из пистолета и винтовки. — Авт. ). Во время войны моего товарища разорвало снарядом. Все ребята, стоявшие в отдалении, были ранены, а я находился ближе всех, но остался невредим. Почему? Почему не сработала теория вероятности, по которой в половине случаев я должен остаться жив, но в остальных пятидесяти процентах — должен изувечиться или погибнуть? Да потому, что, по той же теории вероятности, если этот закон не соблюдается, значит, ось, делящая судьбу ровно посередине, кем-то сдвинута. Поскольку, кроме Бога, никто не мог ее сдвинуть, я верю, что был рожден, чтобы стать космонавтом.
— Однако и здесь ваши злоключения не окончились…
— Было несколько трудных моментов. Один из них — пожар на космической станции. Когда возгорание происходит в многоэтажке, то уже боязно, а когда находишься на высоте 350 километров — не выпрыгнешь. Было страшно, но я не стыжусь в этом признаться, потому что страшно и храброму человеку, и трусу. Просто трус теряется, а храбрый человек находит выход, и мне удалось пожар ликвидировать. Я знал, что, если горит прибор, дымом нельзя дышать — от одного вдоха можно потерять сознание. Пока дым до меня не дошел, я надышался «про запас» (это называется гипервентиляция), затем задержал дыхание, рванул в дым и стал искать источник огня. Увидел горевший прибор, выключил питание, развернулся, выплыл из облака, отдышался — и назад. Включил вентиляторы, поглотитель, и весь дым ушел.
Еще был случай, когда во время возвращения на Землю в спускаемом аппарате не раскрылся парашют. Ждем запасной парашют, но и он не раскрылся! Казалось, жить осталось пару мгновений. Страх буквально сковал. Все же сумел его преодолеть. Кричать «мама!» — неудобно, «прощай, Родина!» — глупо. Один из моих девизов в жизни: если тебе дали линованную бумагу — пиши поперек. Подумал: у меня пять минут жизни. Кто я такой? Испытатель. Значит, я должен обследовать системы и успеть сообщить на Землю, какая система не сработала. В это время ощутил удар. Решил: все, конец. А оказывается, это все-таки раскрылся парашют. То была ошибка Центра управления полетами. Именно она и окрасила мои волосы в седой цвет…
— Георгий Михайлович, почему вы не пошли в политику?
— В ней я ничего не смыслю. Считаю политику противоречащим здравому смыслу делом. И все, что читаю в газетах о политике, только укрепляет меня в этом мнении. Когда-то, на волне перестройки, меня выдвигали в депутаты. Все тогда ставили на политику, а я — на экономику. Потому что экономика производит, а политика делит то, что произведено. Если не будет экономики, то политикам нечего будет делить.
1939Читайте нас у Facebook
