«после нашего выступления в брюсселе в 1958 году степан бандера признался: «я думав, що украшни вже нема. А вона живе! »
«Когда мы грянули «Реве та стогне», во дворце спорта в Антверпене раздался нечеловеческий крик»
- Первой моей заграничной поездкой стали гастроли в Румынии, — вспоминает Валентина Куприна. — Хотя эта страна воевала на стороне Германии, простые румыны искренне радовались миру, пришедшему вместе с советской армией, и в 1956 году встречали нас, как королей.
Перед нашим прибытием в Бухарест на вокзале постелили огромные ковры, и когда мы выходили из вагонов, нас подхватывали румынские артисты и вели танцевать. Для меня, двадцатилетней девчонки из харьковской рабочей семьи, такая теплая встреча была настоящим потрясением.
- Говорят, правивший в те годы Румынией Георгиу-Деж любил роскошь?
- Да, это чувствовалось во всем. Правительственный банкет по случаю открытия гастролей проходил в ресторане «Пескорус», его открытая площадка утопала в живых розах. К запахам цветов добавлялись ароматы дорогих духов румынской элиты. Одно было плохо — не виданное мною доселе количество ложечек-вилочек, ножей, рюмок и тарелок. Чтобы не опозорить ни себя, ни Украину, специально села среди румын. Хитрая была, как лиса: сижу и наблюдаю, кто что ест и чем. Выдерживала паузу, мол, я пока не голодна, а потом максимально повторяла поведение европейцев.
- А Григорий Веревка уверенно чувствовал себя на таких приемах?
- Достаточно свободно. Во-первых, Григорий Гурьевич не впервые выезжал за границу. До этого хор Веревки гастролировал в Польше и Китае. Украинские артисты всегда присутствовали на банкетах, организованных по случаю открытия гастролей. К тому же его супруга и дирижер хора, Элеонора Павловна Скрипчинская, хорошо знала премудрости этикета. Будучи по природе очень тонкой натурой, она все время нас «шлифовала» — придавала нашему исполнению особый лиризм и задушевность. А Григорий Гурьевич был прост, как земля. Он так и дирижировал: соберет пальцы в кулаки и как махнет! Из нас всех вдруг какая-то сумасшедшая энергия вырывалась.
Во время наших зарубежных гастролей концерты начинались с шевченковского «Реве та стогне». Как-то во дворце спорта в Антверпене Григорий Гурьевич энергично взмахнул, мы грянули первые аккорды «Реве та стогне» и вдруг в зале раздался нечеловеческий крик. Какая-то женщина, видимо родом из Украины, заголосила так, что у нас мороз по коже пошел. Надо петь дальше, а нас всех трясет…
- Украинский народный хор выступал в Мюнхене 16 октября 1959 года. Именно в этот день в своей мюнхенской квартире был убит один из лидеров Организации украинских националистов Степан Бандера. Отразилось ли происшедшее на вашем концерте?
- На том концерте в огромном, заполненном до отказа дворце спорта пустовали несколько первых рядов. Очевидно, выкупив билеты на эти места, недоброжелатели хотели продемонстрировать безразличие к выступлению советских артистов. Но Григорий Гурьевич на это даже бровью не повел. Сказал только: «Наша справа — робити свох дчло. ц все!»
А незадолго до гибели — в 1958 году — Степан Бандера присутствовал на нашем концерте в Брюсселе. После выступления он сказал: «Я думав, що Укращни вже нема. А Укращна живе!»
Обычно после концертов Украинского хора к нам подходили люди, чтобы выразить свое восхищение, сказать теплые слова. Советские эмигранты, оказавшиеся за границей не по своей воле, просто рыдали.
«С 1943 года руководитель хора ездил по селам и выискивал хорошие голоса»
- От Григория Гурьевича и Элеоноры Павловны я помню только добро, — продолжает Валентина Ивановна. — Они были очень душевными людьми и жили музыкой. Наставляя нас, Григорий Гурьевич говорил: «Щоб в зал не дивились, всч — тчльки на руку!» Это чтобы не ротозейничали, а сосредоточились на дирижере. А я близорукая. Но раз руководитель велел смотреть на него, то я и пялила глаза. Вот Григорий Гурьевич выходит за кулисы и говорит: «Куприна, ти на мене так не дивись!» «Так куда же мне смотреть? В зал нельзя, на вас нельзя… » — отвечаю я. «А ти на мене так не дивись!» — упрямо повторяет Григорий Гурьевич.
- Как вы оказались в хоре у Григория Веревки?
- В мае 1956 года я гастролировала по Украине с Ансамблем донских казаков. Боже, какой был красивый Киев! Чистые улицы, свечи каштанов, сказочный Днепр. Мне так понравился город, что я поинтересовалась, какие здесь есть хоровые коллективы. О существовании Григория Веревки я ничего не знала. В то время в одном здании с хором находился ансамбль Павла Вирского (сегодня это Малый зал филармонии. — Авт. ). Некоторые ребята из Ансамбля донских казаков пошли на просмотр к Вирскому и остались у него. А я вместе с девчонками пришла на прослушивание в украинский хор. У них как раз закончилась репетиция в классе на втором этаже. Я зашла в аудиторию и говорю: «Я вам спою русскую народную песню». Прослушав песню, кажется, это была «Липа вековая», Григорий Гурьевич с Элеонорой Павловной сказали: «Мы берем тебя!» Дело в том, что Григорий Веревка с 1943 года (год образования Украинского народного хора. — Авт. ) ездил по селам и выискивал хорошие голоса. Мог попросить: «А ну, прочитай вчрша! Послухахмо, як ти читахш. Може, ти вмчхш танцювати, то станцюй!» Словом, старался в каждом человеке увидеть талант. Естественно, я обрадовалась и дала для вызова свой домашний адрес.
- Родители не отговаривали вас от затеи переехать в Киев?
- Наоборот, именно они настояли на этом, потому что мне одновременно пришли вызовы из хора Пятницкого и хора Веревки. Мама с папой сказали: «Не надо тебе в Москву ехать, Киев все-таки ближе!» Так и определилась моя судьба.
Первые месяцы жила в рабочем кабинете Григория Гурьевича. После репетиции хора, начинавшейся в десять утра, можно было выскочить на Крещатик, купить за пять копеек пирожок, стакан томатного сока и отправиться на пляж, на Труханов остров!
«Олегу Лундстрему я сказала: «Прилетела к вам из Киева»
- В те годы анонимкам уделяли большое внимание. Были ли в вашем хоре такие случаи?
- Конечно, как в каждом большом коллективе, всякое бывало, например, более молодого берут за границу! Конечно, это вызывало зависть.
- На вас лично писали кляузы?
- А как же! Перед гастролями в Бельгии написали, что я гуляю. Почему же в 20 лет не гулять? Это же смешно! Вот сейчас я не гуляю, дома сижу, — хохочет Валентина Ивановна.
- Еще придумали, что я пью. Хотя тогда я даже не могла выпить бокал вина…
Поступивший сигнал рассматривал сотрудник Затяган (фамилия-то как запомнилась!). Выразительно прочитал заявление и смотрит на меня. Я говорю: «Не буду вам рассказывать, какая я хорошая, все равно не поверите. У вас только один выход: взять меня с собой в Бельгию и там уже смотреть, пью я или пою». Словом, как-то это дело утряслось, и меня включили в список.
- После пяти лет работы в народном хоре вы вдруг ушли в джазовый оркестр к Олегу Лундстрему. Почему решили изменить свое амплуа?
- Я всегда любила петь одна. Правда, у Григория Гурьевича была еще одна ценность — он давал возможность импровизации. Уже песня по партиям расписана, а я вдруг еще какую-то ноту добавляю. И Григорий Веревка тут же подзадоривал стоящих рядом со мной Марию Украинец или Валю Черкун: «А ну, ще цю ноту вчзьмчть разом… » К тому же я любила петь с виолончелью романсы…
Мне многие говорили: «Тебе надо на эстраду идти!» Но у меня же планка всегда была выше меня! Поэтому я уточнила, что у нас в Советском Союзе самый лучший оркестр под управлением Олега Лундстрема. Отправила телеграмму: «Москва оркестру Лундстрема Требуется ли певица голос контральто» И неожиданно получила ответ: «Приезжайте прослушиваться гастроли Сталинграде». Я беру бюллетень и лечу в Сталинград. Захожу в театр, где играли подопечные Лундстрема, слушаю их и думаю: куда я лезу? Кто меня туда возьмет, такую «умную и красивую»? Но слава Богу, у меня за плечами хор, мне беспокоиться не о чем. Спокойно подхожу к Олегу Леонидовичу: «Я из Киева прилетела прослушаться… »
Собрался худсовет во главе с руководителем, остальные музыканты расселись в зале. А какие это были музыканты! Георгий Гаранян, Алексей Зубов, Константин Бахолдин, сегодня это классики джаза. Передо мной поставили микрофон, хотя он казался мне лишним — голос-то сильный был. Но попросили петь в микрофон. Хорошо, я исполнила классический джаз — «Дым» Керна. Музыканты зааплодировали. Так я попала в оркестр Лундстрема.
Приехала в Киев, подала заявление об уходе. Директор сказал, что я ненормальная: «Ты вообще соображаешь, что делаешь?» Григорий Гурьевич тоже спросил: «Що ти робиш? Куди ти щдеш?» — но отговаривать не стал.
- Вы даже не послушались совета родителей не ехать в Москву…
- Когда я приехала на гастроли с джаз-оркестром в Харьков, попросила папу: «Приходите на концерт, послушайте меня». Он ответил: «Спасибо, что приехала. А петь ты все равно не умеешь».
Действительно, в нашей семье у меня был самый плохой голос. По диапазону. Вот у сестры диапазон был колоссальный — три октавы! Мама с папой дома очень любили петь под баян или гитару. А голос брата мне напоминал баритон народного артиста СССР Николая Кондратюка. Поэтому, когда я слушала Кондратюка, постоянно плакала.
Р. S. С 1964 года Валентина Куприна записала на студии Украинского радио и фирме «Мелодия» около 200 песен, многие из которых вошли в Золотой фонд грамзаписи: «Червона троянда», «Зорянч лчлещ», «Квчти ромена», «Спогад» (на слова Лины Костенко). В свое время известный композитор Владимир Ивасюк говорил: «Якби не було пчснч «Квчти ромена», не було б
ч мохщ «Червонощ рути».
516
Читайте нас у Facebook
